Китайская тема в американской политике: меняющиеся акценты и приоритеты

В силу особенностей внутриполитической борьбы последних двух лет в США – после победы Д. Трампа на президентских выборах 2016 г. – китайская тема долгое время оставалась в тени жаркой дискуссии о предполагаемом «российском вмешательстве» в американский избирательный процесс, которое было инспирировано противниками нового главы Белого дома. Хотя в доктринальных документах нынешней администрации Китай отнесён к той же категории угроз, что и Россия, и обозначен там как стратегический конкурент, соперник и «ревизионистская держава», стремящаяся к перекройке существующего миропорядка, обсуждение политики в отношении этой страны всё же не вызывало столь острого столкновения мнений американских политиков и экспертов, как их споры о «российском влиянии» в неожиданном исходе выборов 2016 года.

Приверженцами тактики давления на Китай являются не только президент Д. Трамп и вице-президент М. Пенс, руководитель китайского направления в Совете национальной безопасности М. Поттингер и ряд руководящих фигур в экономическом блоке администрации, но также многие законодатели на Капитолийском холме. Можно сказать, что жёсткая политика в отношении Китая опирается на двухпартийный консенсус. Даже яростные противники Д. Трампа из лагеря демократов соглашаются с ним в необходимости активного противодействия амбициям Китая. Лидер демократов в Сенате Ч. Шумер поддерживает жёсткий подход президента в отношении КНР, хотя по большинству других проблем находится в оппозиции к главе Белого дома. По его словам, действия Д. Трампа на китайском направлении в большей мере отвечают его взглядам, чем курс, который проводил Б. Обама [1].

Важным мотивом в решении США о выходе из российско-американского Договора по ракетам средней и меньшей дальности является отсутствие ограничений для Китая на создание ракетных вооружений соответствующих типов. Вашингтон указывал в этой связи, что попытки привлечь Пекин к участию в соглашении провалились, в результате чего КНР, по словам госсекретаря США М. Помпео, «имеет свободу рук, чтобы создавать столько ракет средней дальности, сколько захочет». Объясняя министрам иностранных дел стран НАТО планы США в отношении ДРСМД, он подчеркнул, что «у Соединенных Штатов нет никаких причин уступать это важное военное преимущество ревизионистским державам вроде Китая» [2].

На слушаниях в сенатском Комитете по делам вооруженных сил в марте 2018 г. тогда ещё командующий американскими войсками на Тихом океане, (а ныне посол США в Южной Корее) адмирал Г. Харрис заявил, что КНР получает преимущества, пользуясь тем, что США связаны обязательствами по американо-российскому Договору о РСМД. Из его слов следует, что Соединённые Штаты оказываются в невыгодном положении, так как «Китай добился наибольшего прогресса именно в разработке ракет средней дальности (РСД), которые сейчас составляют примерно 95% ракетного арсенала НОАК. Китайские РСМД, по всей вероятности, нацелены на Тайвань и американские авианосные группировки в открытом море, а ракеты меньшей дальности – на американские базы в Японии и на острове Гуам» [3].

Однако далеко не все американские политики и военные эксперты поддерживают решение администрации о выходе США из ДРСМД. А. Смит, влиятельная фигура в Комитете по делам вооружённых сил Палаты представителей, в специальном заявлении отметил, что односторонние шаги администрации Д. Трампа в отношении Договора о РСМД предпринимаются без серьёзных консультаций и без координации с союзниками по НАТО. Он особо подчеркнул, что «некоторые советники президента Д. Трампа сосредоточены больше на продвижении США к отказу от международных обязательств, чем на обеспечении приоритетности коллективной безопасности Америки, её партнёров и союзников» [4].

То значение, которое придаётся инфраструктурной политике в американской концепции ИТР, наводит на мысль, что одна из её целей – создание геоэкономической альтернативы китайской программе «Один пояс, один путь» в этом регионе. На саммите АТЭС в ноябре 2018 г. вице-президент США М. Пенс сообщил, что в прошедшие два года американские компании запустили более 1,5 тыс. новых проектов и вложили более 61 млрд долл. инвестиций в страны Индо-Тихоокеанского бассейна. В результате совокупные инвестиции США здесь составили свыше 1,4 трлн долл., что превышает показатели Китая, Японии и Южной Кореи, вместе взятых [5].

Место Китая в трансатлантической повестке дня

США в своей политике по отношению к Китаю исторически привыкли полагаться на региональных союзников – Японию, Южную Корею, Австралию. Однако беспрецедентное укрепление китайской державы опрокидывает традиционные американские представления и геополитические конструкции. Всё больше американских политиков и экспертов склоняются к мысли, что восхождение Китая возможно является самым серьёзным вызовом для США за всю историю существования американского государства и масштабы этого вызова таковы, что они требуют всеобъемлющего ответа не одних лишь Соединённых Штатов, а всего Запада, включая Европу.

Быстрый подъём КНР заставляет американское политическое и экспертное сообщество по-новому оценивать надвигающиеся перемены. Как заявила на слушаниях в Конгрессе ведущий эксперт Центра стратегических и международных исследований (Вашингтон) С. Сигал, если в 1980 г. китайская экономика по своим абсолютным размерам была почти в 10 раз меньше американской, то к началу XXI века она уступала ей только в 3 раза, а в 2017 г. – уже чуть более чем в 1,5 раза. Тенденция изменения соотношения сил очевидна. С. Сигал полагает, что Китай будет продолжать развиваться более высокими темпами, чем США. Ожидается, что в течение поколения он опередит их по абсолютному размеру ВВП. По мнению С. Сигал, США должны обращать пристальное внимание на растущие масштабы китайской экономики, которые позволяют правительству КНР аккумулировать большие ресурсы для достижения стратегических целей [6]. Необходимость консолидации Запада в противовес росту китайского потенциала американские политологи объясняют также тем, что Китай бросает глобальный вызов, отрицая либеральный миропорядок, который поддерживает западное доминирование в системе международных отношений.

Европейские страны декларируют заинтересованность в развитии торгово-экономических отношений с Китаем. В «Глобальной стратегии», одобренной Евросоюзом в 2016 г., признаётся «прямая связь между процветанием Европы и безопасностью в Азии» [7]. В этом документе чётко обозначено намерение ЕС играть более активную роль в вопросах азиатской безопасности. Однако в регулярных отчётах главы европейской дипломатии Ф. Могерини Европейскому совету и Европарламенту практически ничего конкретного не говорится ни о ключевых проблемах безопасности в АТР, ни о практических шагах, которые Евросоюз был бы готов предпринять для их решения. Руководство ЕС предпочитает избегать трений с Вашингтоном там, где это возможно, в том числе в АТР, и особенно на китайском направлении. Среди европейских государств нет единого мнения, как реагировать на ситуацию в Азиатско-Тихоокеанском регионе, когда речь идёт о Китае. В то же время они признают, что в некоторых вопросах глобального развития, таких как защита либеральных принципов международной торговли и борьба с потеплением климата, позиция КНР созвучна их взглядам.

Китайский фактор и проблемы безопасности АТР в контексте отношений между США и европейскими союзниками

Укрепление Китая не похоже ни на один из тех вызовов, с которыми когда-либо сталкивался Североатлантический альянс. Между странами НАТО наблюдается большой разброс мнений в оценках этого процесса. Быстрый подъём КНР воспринимается американской политической элитой в основном как растущая угроза, чреватая серьёзными негативными последствиями для интересов и позиции США (Запада) в глобальном балансе сил. Уже сейчас Китай перехватывает у США роль мирового лидера по ряду проблем глобального развития – от мировой торговли до борьбы с потеплением климата. Европейские союзники рассматривают восхождение Китая скорее не как вызов или военную угрозу своей безопасности, а как перспективу для реализации новых экономических возможностей в отношениях с мировой державой, хотя и отдают себе отчёт в усиливающейся конкуренции и конфликте интересов с Пекином в борьбе за рынки третьих стран. Между Европой и КНР нет объективных предпосылок для прямой военно-политической конфронтации, и они не склонны рассматривать отношения друг с другом в категориях силового соперничества.

НАТО не занималась разработкой стратегии в отношении АТР. В вопросах безопасности этого региона США привыкли полагаться на помощь союзников и партнёров, которые обладают там большей военной силой, чем европейские государства, – на Японию, Южную Корею, Австралию. Свою роль играет также нежелание европейских союзников быть втянутыми в возможный конфликт США и Китая. По мнению Б. Скаукрофта, Вашингтону следовало бы побудить союзников по НАТО к укреплению диалога и налаживанию взаимодействия с государствами АТР: «Поступая подобным образом, Соединённые Штаты будут поддерживать вовлечённость своих атлантических союзников в стратегические вопросы Азиатско-Тихоокеанского региона и укреплять многосторонние подходы к сложным проблемам, которые там назревают» [8].

Учитывая масштабы военной модернизации Китая, американские официальные лица, как пишет бельгийский политолог Л. Симон, «довольно скептически настроены в отношении возможного вклада европейских союзников в сценарии военных конфликтов высокой интенсивности в Азиатско-Тихоокеанском регионе» [Simón L., 2015: 984]. Из европейских союзников только Великобритания и Франция обладают потенциалами проецирования силы (хотя и сравнительно скромными) и политико-дипломатическими ресурсами в АТР. Они располагают довольно ограниченными возможностями военного присутствия в регионе – небольшим корабельным составом, несколькими военно-морскими базами и средствами разведки на Тихом океане. Лондон и Париж поддерживают двусторонний диалог с Токио по вопросам безопасности в формате «2+2»¹. Они проявляют интерес к вопросам региональной безопасности в АТР. Выступая на ежегодном форуме по безопасности «Шангри-Ла диалог» в 2016 г., тогдашний министр обороны Франции Ж.-И. Ле Дриан предложил, чтобы в Южно-Китайском море и других морских акваториях Азии осуществлялось зримое патрулирование военных кораблей европейских держав на регулярной основе.

Союзнические обязательства: консолидирующий фактор или девальвирующийся актив?

Договор НАТО 1949 г. не даёт США правовых оснований ожидать военной поддержки от европейских союзников в возможном военном конфликте с Китаем на Тихом океане или в других районах мира, кроме тех, которые прямо обозначены в договоре – в Европе, Средиземноморье и Северной Атлантике [9]. Однако Вашингтон исходит из того, что по крайней мере в несиловых аспектах урегулирования кризисов в АТР европейцы должны выступать на его стороне. Как заявил на одной из конференций в 2014 г. помощник госсекретаря по делам Восточной Азии и Тихоокеанского региона Д. Рассел, поскольку США проявляют солидарность с Европой по ситуации на Украине, то и Европа должна солидаризироваться с американской позицией по ключевым проблемам безопасности в Азии.

В случае военных конфликтов в АТР с американским участием европейские союзники едва ли смогут остаться в стороне, поскольку они связаны с США обязательствами по коллективной обороне, даже если зона действия Договора НАТО не распространяется на этот регион. Их бездеятельность имела бы далекоидущие последствия, давая новые основания Д. Трампу и сторонникам его политики говорить о растущей девальвации ценности трансатлантической солидарности для США. Как бы то ни было, ситуация здесь выглядит неоднозначной. В августе 2017 г. канцлер ФРГ А. Меркель в интервью издателю газеты «Handelsblatt» Г. Штайнгарту заявила, что Германия не будет автоматически на стороне США в случае их военного конфликта с Северной Кореей, так как не все дипломатические возможности урегулирования кризиса исчерпаны [10]. Подобное заявление отражает недоверие к политике нынешней администрации США, но оно вряд ли может найти понимание в Вашингтоне, даже если формально ФРГ не нарушает своих союзнических обязательств по Договору НАТО.

Ещё в мае 2010 г. тогдашний генсек НАТО А.-Ф. Расмуссен, представляя подготовленный проект обновленной стратегии НАТО, которая затем была утверждена на саммите альянса в Лиссабоне в конце того же года, прямо заявил: «В современном мире, чтобы защитить наши границы, мы возможно должны выйти за пределы наших границ» [11]. В качестве примера он привёл Афганистан. Рекомендации в поддержку активных действий НАТО за пределами договорной зоны ответственности блока были предложены западными аналитическими центрами, в частности группой экспертов высокого уровня под руководством бывшего госсекретаря США М. Олбрайт. В докладе, который был подготовлен для лидеров стран альянса, говорилось, что «НАТО должна быть достаточно гибкой и эффективной, чтобы действовать далеко от своих границ» [12]. Однако альянс едва ли способен играть какую-либо самостоятельную роль в отношении Китая, учитывая, что решения в нём принимаются консенсусом, а многие европейские страны стремятся поддерживать партнёрские отношения с Пекином.

Перспективы трансатлантического взаимодействия на китайском направлении

Начиная с «эпохи Никсона – Киссинджера» (1969–1974 гг.) американская стратегия предусматривала, с одной стороны, встраивание Китая в существующий миропорядок и налаживание взаимодействия с ним по различным направлениям, а с другой, – поддержание в АТР баланса сил в пользу США с помощью развёртывания в регионе достаточных сил передового базирования, укрепления потенциала союзников и формирования тесного партнёрства со странами ЮВА. Многие американские политики и эксперты сходятся в том, что эта стратегия не достигла поставленных целей. КНР не стала эволюционировать в направлении западного либерализма, хотя и интегрировалась в мировую экономику, а ведь на это, собственно, и делался расчёт. Пекин не признаёт американских претензий на гегемонию в регионе и в мире.